dannera идёт спор за независимость Восточной Пруссии. Читай старые посты... >__> _Namiko_ присоединяйся)
-Нет-с... спасибо, я не хочу... - отказался Калининград, боясь смотреть России в глаза. Снова потеряв контроль над эмоциями, Гилберт принялся задумчиво водить кончиком ногтя по узору на ручке чашки. "Ах, внутренние дела... Родерих, отставь ты эту глупую самодеятельность - здоровее будешь" - уже с некоторым раздражением подумал он. Калининград пытался привлекать как можно меньше взглядов. Поэтому равнодушие Австрии только успокаивало его. Но, всё же, Байльшмидту хотелось, чтобы этот спор закончился как можно скорей... правда он так и не решил, чья победа ему будет милей...
Родерик задумчиво помешивал ложечкой в чашке. Да, он понимал. И признание перед самим собой больно кольнуло самолюбие. - Боюсь, что... понимаю. Но в силу некоторых обстоятельств, не могу взять слова назад. Ему стоило усилий сделать свой голос привычно спокойным. "Привычно" - для всего остального мира. И хорошо, что он по своей природе не умел бурно паниковать. "И правда... Заявилась сторонняя Европейская страна и начала качать права на территорию. Смешно." Даже самому себе это все казалось забавным. И одновременно очень печальным. Австрия внимательно на сей раз посмотрел на бывшую Пруссию, в его темных, фиолетовых глазах мелькнуло нечто пурпурное. Холодный огонь.
Почувствовав на себе пронзительный взгляд, посмотрел краем глаза на Австрию. Холодное спокойствие. Слишком холодное. "Да, это были не просто красивые глаза... у него и правда осталась моя душа" Рука на кружке предательски дрогнула, еле заметно сжались на ручке пальцы. И куда девалась былая отвага?... Оставаться спокойным становилось всё труднее и труднее. Особенно угнетала третья сторона. Калининград не имел ничего против других стран, но сейчас бы он предпочёл, чтобы они не видели этого спора. Ему и самому хотелось провалиться куда угодно, лишь бы не находиться здесь. Тяжко осознавать себя разменной монетой. Дрожащей рукой поднёс чашку ко рту, отпил совсем чуть-чуть... и пожалел, что нет на столе коньяка. Страшно выглядел такой спор в семейной, по сути, обстановке.
Ты засыпаешь однажды рядом...Так странно видеть в своей постели..Вдыхать твой запах -почти обрядом..И думать..как же мы так успели? (с)*Manwe*
Налив себе чая, и удобно устроившись на стуле, шатен с легкой заинтересованностью обводил взглядом всех присутствующих. Обстановка в комнате мягко говоря была напряженной. Казалось, даже воздух потяжелел и не так свободно проникал в легкие. Хотелось встать и уйти, но тогда будет слишком велик риск драки между Россией и Австрией. Нет, манеры у них были отменные, но чем Бог не шутит. Хотя в драке Литва помогать не стал бы, ну, может, только если пришлось бы разнимать смутьянов. Взяв из вазочки кусочек щербета, задумчиво надкусил. Надеюсь, до рукоприкладства не дойдет как-то отстранено подумал Торис, делая еще один глоток приятной жидкости.
Россия допил свой чай и, недолго размышляя, налил еще. Сушняк, простите ) Чаепитие это было весьма странным, отчего забавным. Пока Иван спокойно пил напиток, в комнате воцарилась тяжелая тишина. Спустя минут пять, светловолосый поочередно наградил всех присутсвующих загадочным взглядом, после чего многозначительно изрек: -Хммм... Следующие две минуты Брагинский занимался тем, что отстраненно-увлеченно выковыривал у одного кремового голубя шоколадные глаза-капельки.
"Тишина тут самое страшное дело. Как я понимаю, спор ещё не начинался толком, а все аргументы уже исчерпаны..." С каким-то недоверием (но без презрения или какого-либо отвращения, с чего бы злиться?) покосился на своего покровителя. С лёгкой завистью посмотрел на спокойного и уверенного Литву. Кинул взгляд в сторону Китая... но на Австрию снова смотреть не стал. Ибо когда язык и слова бездействуют - самым красноречивым остаётся взгляд. И правда, хотелось бы быть таким же уверенным. Сидеть и спокойно пить чай, будто не происходит ничего особенного. Но кусок упорно не лез в горло, а чай казался горьким, как его, Калининграда, участь. Уже начинали проникать в голову нетерпеливые мысли, с желанием оборвать это тоскливое ожидание... а время тянулось так медленно, будто бы было вязкой жидкостью...
Австрия спокойно сидел напротив Ивана, опустив взгляд в чашку чая. Со стороны могло показаться, что он о чем-то размышляет. На самом же деле он ждал хоть чего-то более определенного от России. Торопить хозяина дома в силу его национального характера не стоило. Сразу же вспомнилась изречение Отто фон Бисмарка, по иронии имеющего к Гилберту и Людвигу самое прямое отношение: "Русские долго запрягают, но быстро едут." Что ж... пока остается только надеяться, что дорога будет более-менее ровной. Некое нетерпение и беспокойство выдал жест: Эдельштайн чуть ослабил верхнюю пуговицу идеально застегнутой рубашки. По-видимому, если ты холоден снаружи, то не обязательно должен быть таким и внутри. Если причина в беспокойстве, конечно же. На миг меж его пальцев мелькнул железный крест.
Словно вторым ударом по осколкам жалкой души пришёлся тот мимолётный блик. Один только блик, мимолётная игра света на холодном металле, и столько связанных с этим символом воспоминаний... С этим же крестом он шёл в свой последний бой. На миг Гилберту показалось, что Австрия только этого и хотел - извести его, подчинить своей воле, подавить, заставить воспротивиться этой ничтожной реальности, повернуть время вспять... Будто бы Эдельштайн хотел пробудить в нём прошлое, вернуть надежду... Воскресить. Но сейчас Байльшмидт не чувствовал ничего кроме тягучей боли, от старых ран, от стыда и раскаяния, от того же презренного страха. И он всё также не мог понять, чего он хочет в этой ситуации. Чья же сторона правая? Кто же всё-таки победит?... При этом он не мог ничего решить, пока продолжалось это противостояние. Захотелось на время отвлечься, отойти от проклятого чаепития... "Странная же компания здесь собралась... Золотой Орёл Византии, чёрные орлы Европы (возвысившийся и падший), Благородный Всадник и... хех... Звезда Востока... до чего же ты смешная, судьба. Но чего же ты от всех нас хочешь? Почему бы тебе в кои-то веки не оставить меня в забвении и покое? Почему ты меня никак не отпустишь?..."
Как будто соприкосновение с этим металом дало какой-то внутренний импульс... - Что ж... Благодарю за чай, но, думаю, нам все-таки необходимо прийти к логическому концу дискуссии, - Странное нетерпение, если считать, что большинсвто сидящих за этим столом сейчас ощущает не слишком приятное окончание разговора. - Россия-сан, Вы дали мне достаточно времени, чтобы взять свою просьбу назад, но я не намерен сейчас отступиться. И вынужден повторить... требование. Родерик даже понимал, что его категоричный тон, вобщем-то, ни к чему хорошему не приведет. Что ж... Он все готов. Принципиальность. Гордость. Самолюбие. Цель.
Брагинский оставил несчастную птицу в покое. Прикрыв глаза, блондин откинулся на спинку своего стула. Ему уже порядком надоело слушать Австрию. Не любил Иван повторять, ох не любил... -Хм... Дайте мне подууумать... "Требование... Требование..." Пожалуй, это безобидное слово и послужило прилюдией возникновения странной волны раздражения и в какой-то степени ярости. Блондин подался чуть вперед, устроив локти на столе. Сложив ладони "полочкой", Россия опустил на них острый подбородок. Брагинский резко распахнул глаза. Вскоре на лице светловолосого появилась весьма самодовольная, точеная, от чего чуть зловещая улыбка: -Извините, Австрия-сан. Я отказываю вам в вашем требовании.
"Чёрт... всё-таки сорвался..." Он уже понял, что не так. Австрия слишком сильно возгордился своей новой ролью европейского воителя. И стал абсолютно безрассуден. Сам Гилберт был таким когда-то. Сам не раз попадался на собственной гордыне. Но самое паршивое в этой и без того гадкой ситуации было то, что Россия всё-таки не стерпел такого наплевательского отношения к себе. Пытаться остановить его сейчас, всё равно что тормозить разгоняющийся поезд. Это было бы сущим безумием... потому что Иван сам на глазах становился воплощением безумия. А самое страшное, что он, Калининград, ничего не мог сейчас сделать. Дышать становилось всё труднее, а дрожь его стала заметной.
Ты засыпаешь однажды рядом...Так странно видеть в своей постели..Вдыхать твой запах -почти обрядом..И думать..как же мы так успели? (с)*Manwe*
Воздух в комнате буквально налился свинцом. Все предсказывало, что вот-вот случится что-то ужасное, непоправимое, опасное. С мнимым спокойствием посмотрел на Австрию. Нет, юноша был не так глуп, дабы не предвидеть последствия своего поступка. Тогда что? Что толкало его на почти безрассудное действие? Этого шатен понять не мог. Сделав еще один глоток чая, посмотрел на Брагинского. Зловещая, не предвещающая ничего хорошего улыбка, темные глаза. Опасные, угрожающие глаза. Блондин казался скрученным кнутом, готовым распуститься и больно обжечь ударом, почти неощутимо вспарывая плоть и окрашивая кожу алыми брызгами жизни. Торис ненавидел такие минуты. Он прекрасно понимал, что остановить Россию в таком состоянии невозможно. Это как пытаться поиграть в русскую рулетку с полной обоймой, не пострадать невозможно. Литва крепко, так что побелели костяшки тонких пальцев, сжал чашку. Такого Ивана он боялся, боялся как железных наконечников плети. Но это не значило, что он не попытается остановить драку, если она внезапно начнется. А потом тихий голос шепнул «А ты подумал, что он сделает с тобой после этого? За такую-то дерзость» Зеленоглазый юноша вздрогнул, пытаясь не обращать внимания на внезапно занывшие шрамы. А потом поднял голову, через силу смотря на Россию, завораживающего своей мощью и обжигающего своей холодностью. Он знал, насколько жесток, мог быть блондин. И поэтому искренне хотел предотвратить эту драку, в первую очередь ради самого Вани.
Да... Вряд ли он не осознавал, на что идет. Для этого аристократ был слишком предусмотрительным. Игра с огнем опасна. Особенно с таким, как Брагинский. Австрия медленно поднялся с места, все еще стараясь не давать волю закипающему нутру. Черт бы побрал тебя, Гилберт, и твой Тевтонский орден. "Это не моя ноша." В противопоставление Ивану, Родерик уже перестал себя контролировать. Его ладонь опустилась на столешницу с такой силой, что лежащие рядом предметы слегка подпрыгнули. -Слушай, sie, das Stück des Idioten... Эта земля nie была твоей! Nie!!! Это историческое достояние Тевтонского ордена, которое ты по удручающем стечении обстоятельств получил еще в сорок седьмом!
На виске чуть проступила пульсирующая прожилка. Сейчас, глядя на Ивана, можно было подумать, что поведение Родериха его забавляет. Но это только на первый взгляд... -А повторить сможешь?..-лживо-официальный тон куда-то улетучился. Блондин нахмурился. Нехороший знак. Для всех. Брагинский сам иногда задумывался: а нормально ли это, сочетать точеную улыбку и хмурый взгляд? Но такова уж была его натура... Россия за одно мгновение оказался на ногах. Расслабленные до этого ладони сжались в крепкие кулаки. -Достояние Тевтонского ордена?.. Удручающие обстоятельства?.. Да, еще в сорок седьмом... Так что же тебя не устраивает, позволь спросить?! И кто же из нас до сих про идиот?!!
"Стыдно... тебе должно быть стыдно, презренный трус... почему ты молчишь? Почему ничего не сделаешь?!" Немецкая речь резала отвыкший слух - в каждом слове он слышал орлиный клёкот. В дребезге и шуме он улавливал звон стали... В потускневших глазах зажёгся пламень. Странный пламень, который давно снедал его изнутри. Не былой огонь и пыл, а что-то страшное, чуждое. Скрестив руки на груди, Гилберт рассмеялся. -Ах, значит достояние?... Ах, не можешь отдать?!... х-ха! Резко встал, и впервые выпрямился во весь рост, будто бы отбросил угнетающее чувство страха и снова дал себе волю. Только это не был прежний Пруссия, а кто-то другой...
Сердце колотилось, отдавая глухим стуком в висках. Австрия уже было хотел что-то сказать. Впрочем, повторить Родерик не смог. По многим причинам сразу. Во-первых, потому что не решился бы сказать слово в слово то же самое, а во-вторых, его озадачила такая неожиданная вставка. Гилберт. Родерик резко повернул голову в его сторону, уже злясь на всех и вся. Все-таки решил подать голос?! О... У него в запасе было достаточно слов, чтобы ответить им обоим... Вот только, кому первому? - Гилберт...
Вне себя от какой-то сжигающей злости, посмотрел на Австрию. -Что, Родерих?! Возомнил себя высшей силой? Ангела-спасителя из себя строишь?! - прорычал он в ярости. Снова всплыли старая боль и тоска, но Гилберт уже закусил удила и срывался на крик. Перед глазами стало темно от гнева. Он не боялся даже Брагинского, разгневанного до предела. Но гневные слова растаяли как дым. Он также как и Родерих хотел сказать многое, но словно не нашёл в себе силы. Огонь потух, оставив его копаться в пепле бессловесности.
Сперва Брагинский сам опешил от внезапной вспышки гнева Гильберта. Но через пару секунд вновь вернулся к своему прежнему состоянию. Иван молча положил ладонь Гильберту на макушку. -Может... Тебе лучше уйти?..- обратился блондин к Родериху. Улыбка Росси погасла, остался лишь хмурый прищур. -Или ты еще не выговорился?...
Резко дёрнулся, сбрасывая ладонь. Если бы не это касание... возможно не вырвались на волю все эти слова. -Сам не лучше! Правда, что толку бросать умирающего на поле?! Надо себе забрать, "помо-очь"... выискался тоже святой. Не дать заслужить воину высшую награду за все страданья - смерть! Обречь на долгую муку и догнивание в своём жалком обличье! - холодная улыбка змеёй наползла на лицо. Разозлённый, оголил запястья, испещрённые кривыми шрамами от цепей, и взмахнул ими перед Иваном. -Жизнь мне дал? Ты мою свободу отнял! Чернь русская! - презрительно сплюнул в сторону. Огонь и ярость рвались на волю. Гилберт не мог уже остановиться. Израненное сердце слишком давно томило остатки души.
Иван даже не взглянул на Калининград. Казалось, России всегда и везде было все равно, что о нем говорили. В большинстве случаев так оно и было. А иногда было больно... Подавленность свою Брагинский не позволил никому увидеть. Да, не дождутся... Лишь глаза стали заметно еще темнее, лишь глаза его всегда выдавали... -Так желаешь смерти?.. Можешь прямо здесь сдохнуть... Блондин вздохнул, вылез из-за стола и подошел к окну, вновь повернувшись ко всем спиной. -Что стоишь?.. Хочешь свободы?.. Смерть для тебя- свобода?.. Валяй, иди! Вперед и с песней! Держать не буду! Далее Брагинский абстрагировался от всех, погрузившись в свои, никому неведомые мысли...
Почему-то после того, как Гилберт накричал на него, Австрии ясно представилась сложившаяся ситуация. И вся ее бессмысленная необоснованность. Пурпурный блеск в глазах куда-то делся, оставив привычный холодный оттенок. - Да... Вы правы, Иван, мне стоит уйти, причем не медля. Но кое-что я все-таки вам скажу, - Эдельштайн сделал глубокий вздох. - Гилберт, ты в чем-то прав, но причина не в этом. Если ты доволен своей новой жизнью - это твое дело. Но есть кое-какие обязательства... К сожалению. Я надеюсь когда-нибудь вернуть его тебе. Вместе с самим тобой. И этого хочу не я один. Австрия посмотрел на Брагинского, только теперь осознавая, до чего могло дойти. - Прошу прощения, господин Брагинский. Надеюсь, Вы не воспримите наши разногласия как открытое объявление войны. Единственное... - Тут Родерик замялся, будто ему самому было неловко за всю эту сцену. - Боюсь, такое может повториться. Это все. Мнение Брагинского о его извинениях ему выслушать не пришлось в связи с новым приступом гнева бывшей Восточной Пруссии. "И ты сорвался, друг мой..." - Preußen! - Предостерегающе крикнул он, не задумываясь как именно называет Байльшмидта.
Ты засыпаешь однажды рядом...Так странно видеть в своей постели..Вдыхать твой запах -почти обрядом..И думать..как же мы так успели? (с)*Manwe*
Встал и принялся убирать посуду со стола. Похоже, до драки не дошло, что радовало зеленоглазого шатена. Вспышка гнева со стороны Пруссии стала для Ториса немалым сюрпризом, хотя подозрения о чем-то подобным были у юноши давно. Убрав следы чаепития на кухню, Литва вновь вернулся в комнату, подходя к Брагинскому и замирая в паре шагов. Он не боялся, просто не знал что сказать. - Россия-сан… - тихо позвал блондина, не особо ожидая ответной реакции. – Спасибо – спустя пару секунд договорил и сел в кресло, наблюдая за развитием событий. Он был благодарен Ивану за то, что до драки не дошло и за то что он не пошел на поводу у гнева.
* Истина ничуть не страдает оттого, что кто-то ее не признает. (Ф.Шиллер)*
наступившее затишье, будто оглушало. только мерный звон посуды оживлял пространство. С лица Яо постепенно сползала, так не шедшая ему, холодная, жаждущая крови усмешка. (и всего-то...? - иронично подумал он, - хотя, они меня повеселили, ехх... вот раньше... сколько б эти европейцы пролили бы крови... сейчас же скукатища...) *вздыхает, его лицо вновь принимет привычное невинно-детское выражение (отрепетированное за не одну сотню лет)*
Старое имя жалило больнее стали. Больнее всех проклятых воспоминаний, тлевших в недрах сознания. Гилберт замер, смотря то на старого союзника, то на покровителя, будто бы не желая признавать то, что он сейчас сделал. Он не мог произнести ни слова, чтобы ответить на проклятье России или на речь Австрии, полную непокорства судьбе. "Ты не можешь понять... после нового глотка жизни умирать страшней, чем когда ты проиграл в бою и смирился с этим... или понимаешь, но хочешь приструнить. Ты не только подчинил меня физически - ты сломал меня духовно, Брагинский" Иван прекрасно понимал, что никакое стремление не даст Байльшмидту его покинуть. Хотя бы из-за того, что он больше не имеет права выбора. Даже эта насмешка (угроза?...) была пустой. Россия просто дёрнул цепь, чтобы заткнуть лай пса, рвущегося на свободу, показать ему своё превосходство. Австрия... Родерих отступил, но, похоже, не хотел оставлять всё, как есть. Гилберт понимал, что когда-нибудь он своего добьётся. И не льстивыми речами, как в этот раз, а уже кровью и сталью. Зная по себе, он понимал, что его дух, старый орден, будто зараза будет точить его волю изнутри, растравливая его гордыню. Медленно опустился на место и хрипло задышал - страх и неуверенность снова вернулись к нему. Он уже не был призраком Восточной Пруссии. Он снова стал жалким куском некогда великой империи. Калининградом. Запустил тонкие пальцы в волосы, будто бы испугался того, что совершил. Взгляд снова потух и стал таким же затравленным и серым, как раньше. Но на самом деле, Гилберт был в этой ситуации победителем. Он не потерял ничего, выиграв временный мир. Он просто не хотел, чтобы две державы схлестнулись в битве. Был готов на всё, лишь бы этого не случилось. Жертвовать ему было просто нечем. А на самого себя - плевать.
Пронаблюдав странные метаморфозы состояния Гилберта, просто уйти Австрия не смог. Что-то больно сдавило где-то в районе солнечного сплетения. Не таким они его помнили, ох не таким... Не жалким и зашуганным, а гордым и жизнерадостным. И хоть очень многие натерпелись от Пруссии, в том числе и сам Родерик, никто не пожелал бы ему подобного. Чего только не было в прошлом между ними всеми... Но больше всего злило, что Восточную Пруссию просто предпочли забыть. Стереть из памяти, как будто его и не было вовсе. Как будто он был просто частью Великогерманской империи, которую отвоевали во время Второй мировой. Эдельштайн все мог понять. И захваченные территории, и т.д. Но то, как буквально за полвека на его глазах меняется некогда доминирующая европейская держава, становясь ничем... Просто Калининград. Просто часть России. Просто... Почему Россия всегда все переделывает под себя? СССР тому пример... Переиначенное имя... Депортация коренных жителей... Снос памятника архитектуры - старинного замка в Кёнигсберге... И все это со времени восстановления ордена больно ранило его. Его и Людвига. С горечью Родерик ощутил, как новая волна холодной и расчетливой ярости накатывает на него. Изнутри. Брови привычно сползли к переносице, но вот глаза, снова чуть загоревшиеся... Они недобро прищурились. - Как же низко может пасть сильнейший, подминающий под себя поверженного противника. Что, пленные - расходный материал, а, Брагинский?!! - Он начинал говорить довольно тихо, постепенно повышая интонацию до вскрика. Он не мог понять того, что произошло с Байльшмидтом. Эти изменения... Его дух... Его пыл... Все сломлено...
Несколько минут Брагинский стоял у окна и наблюдал за происходящим снаружи. На улице разыгралась непогода. Сильный ветер то и дело угрожал вырвать несчастные деревья с корнем, заставить их покинуть по-весеннему влажную почву. По окну побежали тоненькие ручейки-разводы. Сначала совсем незаметные, но насыщенные и стремительные через пару минут. "Дождь..." Дождь Иван не любил... Но было в этом природном явлении что-то завораживающее, будоражущее воображение. Казалось, понаблюдай еще хоть секунду- и навеки останешься прикованным взглядом к окну... Но это России не грозило... - "Как же низко может пасть сильнейший, подминающий под себя поверженного противника. Что, пленные - расходный материал, а, Брагинский?!!" Как удачно слова Родериха вписались в первый раскат грома и сияние молнии. Ивана передернуло, и он резко развернулся к "собеседнику". В глазах промелькнула не менее яркая молния, чем секунду назад в темном небе. Брагинский одарил злобным взглядом сначала Австрию, затем экс-Пруссию. Через несколько мгновений блондин вновь обратил взор на Родериха. Светловолосый глубоко вздохнул, сложил руки на груди... На лице возникла показательно-издевательская улыбка-насмешка. -Ой-ли! Неужто Австрия-сан таки желает получить в ухо?..- нарочито уважительно протянул Россия...
- Господину Брагинскому правда глаза режет? А не соблаговолит ли Россия-сан zu verschweigen*?! - Австрия чуть подался вперед вместе с новым повышением интонации. Черный орел задирает золотого двуглавого. Наверное, если бы оно выглядело именно так, всем представилось бы довольно страшное и одновременно забавное зрелище. Это наверное была та критическая точка, на которой напрочь выключаются все мысли о политике, этикете и субординации. Нарушение границ. И понятий. Мужчины и мужская дурь, как сказала бы Венгрия. Похоже на то, что теперь уже ни один не отступит. И погода снаружи - прямое подтверждение.
В небе вновь сверкнуло, озарив полусумрак комнаты. Брагинский не двинулся с места. "А не пойти бы тебе..." Иван исподлобья поглядел на Австрию. По лицу пробежала легкая тень. -А, может, заткнуться стоит именно тебе?..- несдержанно отчеканил беловолосый, чуть повысив тон.
- Я достаточно молчал после второй мировой... До 1955 года! Проклятый оккупант! - Масла в огонь подлили воспоминания о разделе Австрии после Второй мировой войны Францией, Великобританией, США и... СССР. Правая рука Родериха непроизвольно сжалась в кулак. Ох... Как же хотелось стереть с лица России эту самоуверенность. Но больше всего удручала способность Ивана всех ставить на место. И раздражала. До яростной дрожи в пальцах. Еще чуть-чуть, и Эдельштайн точно набросится. Как донельзя разозленный пес.
_Namiko_ присоединяйся)
-Нет-с... спасибо, я не хочу... - отказался Калининград, боясь смотреть России в глаза.
Снова потеряв контроль над эмоциями, Гилберт принялся задумчиво водить кончиком ногтя по узору на ручке чашки.
"Ах, внутренние дела... Родерих, отставь ты эту глупую самодеятельность - здоровее будешь" - уже с некоторым раздражением подумал он.
Калининград пытался привлекать как можно меньше взглядов. Поэтому равнодушие Австрии только успокаивало его. Но, всё же, Байльшмидту хотелось, чтобы этот спор закончился как можно скорей... правда он так и не решил, чья победа ему будет милей...
- Боюсь, что... понимаю. Но в силу некоторых обстоятельств, не могу взять слова назад.
Ему стоило усилий сделать свой голос привычно спокойным. "Привычно" - для всего остального мира.
И хорошо, что он по своей природе не умел бурно паниковать.
"И правда... Заявилась сторонняя Европейская страна и начала качать права на территорию. Смешно."
Даже самому себе это все казалось забавным. И одновременно очень печальным.
Австрия внимательно на сей раз посмотрел на бывшую Пруссию, в его темных, фиолетовых глазах мелькнуло нечто пурпурное. Холодный огонь.
"Да, это были не просто красивые глаза... у него и правда осталась моя душа"
Рука на кружке предательски дрогнула, еле заметно сжались на ручке пальцы. И куда девалась былая отвага?... Оставаться спокойным становилось всё труднее и труднее. Особенно угнетала третья сторона. Калининград не имел ничего против других стран, но сейчас бы он предпочёл, чтобы они не видели этого спора. Ему и самому хотелось провалиться куда угодно, лишь бы не находиться здесь. Тяжко осознавать себя разменной монетой.
Дрожащей рукой поднёс чашку ко рту, отпил совсем чуть-чуть... и пожалел, что нет на столе коньяка.
Страшно выглядел такой спор в семейной, по сути, обстановке.
Надеюсь, до рукоприкладства не дойдет как-то отстранено подумал Торис, делая еще один глоток приятной жидкости.
-Хммм...
Следующие две минуты Брагинский занимался тем, что отстраненно-увлеченно выковыривал у одного кремового голубя шоколадные глаза-капельки.
С каким-то недоверием (но без презрения или какого-либо отвращения, с чего бы злиться?) покосился на своего покровителя. С лёгкой завистью посмотрел на спокойного и уверенного Литву. Кинул взгляд в сторону Китая... но на Австрию снова смотреть не стал. Ибо когда язык и слова бездействуют - самым красноречивым остаётся взгляд.
И правда, хотелось бы быть таким же уверенным. Сидеть и спокойно пить чай, будто не происходит ничего особенного. Но кусок упорно не лез в горло, а чай казался горьким, как его, Калининграда, участь.
Уже начинали проникать в голову нетерпеливые мысли, с желанием оборвать это тоскливое ожидание... а время тянулось так медленно, будто бы было вязкой жидкостью...
На самом же деле он ждал хоть чего-то более определенного от России. Торопить хозяина дома в силу его национального характера не стоило. Сразу же вспомнилась изречение Отто фон Бисмарка, по иронии имеющего к Гилберту и Людвигу самое прямое отношение: "Русские долго запрягают, но быстро едут." Что ж... пока остается только надеяться, что дорога будет более-менее ровной.
Некое нетерпение и беспокойство выдал жест: Эдельштайн чуть ослабил верхнюю пуговицу идеально застегнутой рубашки. По-видимому, если ты холоден снаружи, то не обязательно должен быть таким и внутри. Если причина в беспокойстве, конечно же.
На миг меж его пальцев мелькнул железный крест.
На миг Гилберту показалось, что Австрия только этого и хотел - извести его, подчинить своей воле, подавить, заставить воспротивиться этой ничтожной реальности, повернуть время вспять... Будто бы Эдельштайн хотел пробудить в нём прошлое, вернуть надежду... Воскресить.
Но сейчас Байльшмидт не чувствовал ничего кроме тягучей боли, от старых ран, от стыда и раскаяния, от того же презренного страха. И он всё также не мог понять, чего он хочет в этой ситуации. Чья же сторона правая? Кто же всё-таки победит?... При этом он не мог ничего решить, пока продолжалось это противостояние. Захотелось на время отвлечься, отойти от проклятого чаепития...
"Странная же компания здесь собралась... Золотой Орёл Византии, чёрные орлы Европы (возвысившийся и падший), Благородный Всадник и... хех... Звезда Востока... до чего же ты смешная, судьба. Но чего же ты от всех нас хочешь? Почему бы тебе в кои-то веки не оставить меня в забвении и покое? Почему ты меня никак не отпустишь?..."
- Что ж... Благодарю за чай, но, думаю, нам все-таки необходимо прийти к логическому концу дискуссии, - Странное нетерпение, если считать, что большинсвто сидящих за этим столом сейчас ощущает не слишком приятное окончание разговора. - Россия-сан, Вы дали мне достаточно времени, чтобы взять свою просьбу назад, но я не намерен сейчас отступиться. И вынужден повторить... требование.
Родерик даже понимал, что его категоричный тон, вобщем-то, ни к чему хорошему не приведет. Что ж... Он все готов. Принципиальность. Гордость. Самолюбие. Цель.
-Хм... Дайте мне подууумать...
"Требование... Требование..."
Пожалуй, это безобидное слово и послужило прилюдией возникновения странной волны раздражения и в какой-то степени ярости.
Блондин подался чуть вперед, устроив локти на столе. Сложив ладони "полочкой", Россия опустил на них острый подбородок. Брагинский резко распахнул глаза. Вскоре на лице светловолосого появилась весьма самодовольная, точеная, от чего чуть зловещая улыбка:
-Извините, Австрия-сан. Я отказываю вам в вашем требовании.
Он уже понял, что не так. Австрия слишком сильно возгордился своей новой ролью европейского воителя. И стал абсолютно безрассуден. Сам Гилберт был таким когда-то. Сам не раз попадался на собственной гордыне. Но самое паршивое в этой и без того гадкой ситуации было то, что Россия всё-таки не стерпел такого наплевательского отношения к себе. Пытаться остановить его сейчас, всё равно что тормозить разгоняющийся поезд. Это было бы сущим безумием... потому что Иван сам на глазах становился воплощением безумия.
А самое страшное, что он, Калининград, ничего не мог сейчас сделать. Дышать становилось всё труднее, а дрожь его стала заметной.
Сделав еще один глоток чая, посмотрел на Брагинского. Зловещая, не предвещающая ничего хорошего улыбка, темные глаза. Опасные, угрожающие глаза. Блондин казался скрученным кнутом, готовым распуститься и больно обжечь ударом, почти неощутимо вспарывая плоть и окрашивая кожу алыми брызгами жизни.
Торис ненавидел такие минуты. Он прекрасно понимал, что остановить Россию в таком состоянии невозможно. Это как пытаться поиграть в русскую рулетку с полной обоймой, не пострадать невозможно. Литва крепко, так что побелели костяшки тонких пальцев, сжал чашку. Такого Ивана он боялся, боялся как железных наконечников плети. Но это не значило, что он не попытается остановить драку, если она внезапно начнется.
А потом тихий голос шепнул «А ты подумал, что он сделает с тобой после этого? За такую-то дерзость» Зеленоглазый юноша вздрогнул, пытаясь не обращать внимания на внезапно занывшие шрамы. А потом поднял голову, через силу смотря на Россию, завораживающего своей мощью и обжигающего своей холодностью. Он знал, насколько жесток, мог быть блондин. И поэтому искренне хотел предотвратить эту драку, в первую очередь ради самого Вани.
Австрия медленно поднялся с места, все еще стараясь не давать волю закипающему нутру. Черт бы побрал тебя, Гилберт, и твой Тевтонский орден.
"Это не моя ноша."
В противопоставление Ивану, Родерик уже перестал себя контролировать. Его ладонь опустилась на столешницу с такой силой, что лежащие рядом предметы слегка подпрыгнули.
-Слушай, sie, das Stück des Idioten... Эта земля nie была твоей! Nie!!! Это историческое достояние Тевтонского ордена, которое ты по удручающем стечении обстоятельств получил еще в сорок седьмом!
-А повторить сможешь?..-лживо-официальный тон куда-то улетучился.
Блондин нахмурился. Нехороший знак. Для всех. Брагинский сам иногда задумывался: а нормально ли это, сочетать точеную улыбку и хмурый взгляд? Но такова уж была его натура...
Россия за одно мгновение оказался на ногах. Расслабленные до этого ладони сжались в крепкие кулаки.
-Достояние Тевтонского ордена?.. Удручающие обстоятельства?.. Да, еще в сорок седьмом... Так что же тебя не устраивает, позволь спросить?! И кто же из нас до сих про идиот?!!
Немецкая речь резала отвыкший слух - в каждом слове он слышал орлиный клёкот. В дребезге и шуме он улавливал звон стали...
В потускневших глазах зажёгся пламень. Странный пламень, который давно снедал его изнутри. Не былой огонь и пыл, а что-то страшное, чуждое. Скрестив руки на груди, Гилберт рассмеялся.
-Ах, значит достояние?... Ах, не можешь отдать?!... х-ха!
Резко встал, и впервые выпрямился во весь рост, будто бы отбросил угнетающее чувство страха и снова дал себе волю. Только это не был прежний Пруссия, а кто-то другой...
Австрия уже было хотел что-то сказать.
Впрочем, повторить Родерик не смог. По многим причинам сразу. Во-первых, потому что не решился бы сказать слово в слово то же самое, а во-вторых, его озадачила такая неожиданная вставка. Гилберт.
Родерик резко повернул голову в его сторону, уже злясь на всех и вся. Все-таки решил подать голос?!
О... У него в запасе было достаточно слов, чтобы ответить им обоим... Вот только, кому первому?
- Гилберт...
-Что, Родерих?! Возомнил себя высшей силой? Ангела-спасителя из себя строишь?! - прорычал он в ярости.
Снова всплыли старая боль и тоска, но Гилберт уже закусил удила и срывался на крик. Перед глазами стало темно от гнева.
Он не боялся даже Брагинского, разгневанного до предела.
Но гневные слова растаяли как дым. Он также как и Родерих хотел сказать многое, но словно не нашёл в себе силы.
Огонь потух, оставив его копаться в пепле бессловесности.
-Может... Тебе лучше уйти?..- обратился блондин к Родериху.
Улыбка Росси погасла, остался лишь хмурый прищур.
-Или ты еще не выговорился?...
-Сам не лучше! Правда, что толку бросать умирающего на поле?! Надо себе забрать, "помо-очь"... выискался тоже святой. Не дать заслужить воину высшую награду за все страданья - смерть! Обречь на долгую муку и догнивание в своём жалком обличье! - холодная улыбка змеёй наползла на лицо.
Разозлённый, оголил запястья, испещрённые кривыми шрамами от цепей, и взмахнул ими перед Иваном.
-Жизнь мне дал? Ты мою свободу отнял! Чернь русская! - презрительно сплюнул в сторону.
Огонь и ярость рвались на волю. Гилберт не мог уже остановиться. Израненное сердце слишком давно томило остатки души.
Подавленность свою Брагинский не позволил никому увидеть. Да, не дождутся... Лишь глаза стали заметно еще темнее, лишь глаза его всегда выдавали...
-Так желаешь смерти?.. Можешь прямо здесь сдохнуть...
Блондин вздохнул, вылез из-за стола и подошел к окну, вновь повернувшись ко всем спиной.
-Что стоишь?.. Хочешь свободы?.. Смерть для тебя- свобода?.. Валяй, иди! Вперед и с песней! Держать не буду!
Далее Брагинский абстрагировался от всех, погрузившись в свои, никому неведомые мысли...
Пурпурный блеск в глазах куда-то делся, оставив привычный холодный оттенок.
- Да... Вы правы, Иван, мне стоит уйти, причем не медля. Но кое-что я все-таки вам скажу, - Эдельштайн сделал глубокий вздох. - Гилберт, ты в чем-то прав, но причина не в этом. Если ты доволен своей новой жизнью - это твое дело. Но есть кое-какие обязательства... К сожалению. Я надеюсь когда-нибудь вернуть его тебе. Вместе с самим тобой. И этого хочу не я один.
Австрия посмотрел на Брагинского, только теперь осознавая, до чего могло дойти.
- Прошу прощения, господин Брагинский. Надеюсь, Вы не воспримите наши разногласия как открытое объявление войны. Единственное... - Тут Родерик замялся, будто ему самому было неловко за всю эту сцену. - Боюсь, такое может повториться. Это все.
Мнение Брагинского о его извинениях ему выслушать не пришлось в связи с новым приступом гнева бывшей Восточной Пруссии.
"И ты сорвался, друг мой..."
- Preußen! - Предостерегающе крикнул он, не задумываясь как именно называет Байльшмидта.
- Россия-сан… - тихо позвал блондина, не особо ожидая ответной реакции. – Спасибо – спустя пару секунд договорил и сел в кресло, наблюдая за развитием событий. Он был благодарен Ивану за то, что до драки не дошло и за то что он не пошел на поводу у гнева.
Гилберт замер, смотря то на старого союзника, то на покровителя, будто бы не желая признавать то, что он сейчас сделал. Он не мог произнести ни слова, чтобы ответить на проклятье России или на речь Австрии, полную непокорства судьбе.
"Ты не можешь понять... после нового глотка жизни умирать страшней, чем когда ты проиграл в бою и смирился с этим... или понимаешь, но хочешь приструнить. Ты не только подчинил меня физически - ты сломал меня духовно, Брагинский"
Иван прекрасно понимал, что никакое стремление не даст Байльшмидту его покинуть. Хотя бы из-за того, что он больше не имеет права выбора. Даже эта насмешка (угроза?...) была пустой. Россия просто дёрнул цепь, чтобы заткнуть лай пса, рвущегося на свободу, показать ему своё превосходство.
Австрия... Родерих отступил, но, похоже, не хотел оставлять всё, как есть. Гилберт понимал, что когда-нибудь он своего добьётся. И не льстивыми речами, как в этот раз, а уже кровью и сталью. Зная по себе, он понимал, что его дух, старый орден, будто зараза будет точить его волю изнутри, растравливая его гордыню.
Медленно опустился на место и хрипло задышал - страх и неуверенность снова вернулись к нему. Он уже не был призраком Восточной Пруссии. Он снова стал жалким куском некогда великой империи. Калининградом. Запустил тонкие пальцы в волосы, будто бы испугался того, что совершил. Взгляд снова потух и стал таким же затравленным и серым, как раньше.
Но на самом деле, Гилберт был в этой ситуации победителем. Он не потерял ничего, выиграв временный мир.
Он просто не хотел, чтобы две державы схлестнулись в битве. Был готов на всё, лишь бы этого не случилось. Жертвовать ему было просто нечем.
А на самого себя - плевать.
Но больше всего злило, что Восточную Пруссию просто предпочли забыть. Стереть из памяти, как будто его и не было вовсе. Как будто он был просто частью Великогерманской империи, которую отвоевали во время Второй мировой.
Эдельштайн все мог понять. И захваченные территории, и т.д. Но то, как буквально за полвека на его глазах меняется некогда доминирующая европейская держава, становясь ничем... Просто Калининград. Просто часть России. Просто...
Почему Россия всегда все переделывает под себя? СССР тому пример... Переиначенное имя... Депортация коренных жителей... Снос памятника архитектуры - старинного замка в Кёнигсберге...
И все это со времени восстановления ордена больно ранило его. Его и Людвига.
С горечью Родерик ощутил, как новая волна холодной и расчетливой ярости накатывает на него. Изнутри. Брови привычно сползли к переносице, но вот глаза, снова чуть загоревшиеся... Они недобро прищурились.
- Как же низко может пасть сильнейший, подминающий под себя поверженного противника. Что, пленные - расходный материал, а, Брагинский?!! - Он начинал говорить довольно тихо, постепенно повышая интонацию до вскрика. Он не мог понять того, что произошло с Байльшмидтом. Эти изменения... Его дух... Его пыл... Все сломлено...
"Дождь..."
Дождь Иван не любил... Но было в этом природном явлении что-то завораживающее, будоражущее воображение. Казалось, понаблюдай еще хоть секунду- и навеки останешься прикованным взглядом к окну...
Но это России не грозило...
- "Как же низко может пасть сильнейший, подминающий под себя поверженного противника. Что, пленные - расходный материал, а, Брагинский?!!"
Как удачно слова Родериха вписались в первый раскат грома и сияние молнии. Ивана передернуло, и он резко развернулся к "собеседнику". В глазах промелькнула не менее яркая молния, чем секунду назад в темном небе. Брагинский одарил злобным взглядом сначала Австрию, затем экс-Пруссию. Через несколько мгновений блондин вновь обратил взор на Родериха. Светловолосый глубоко вздохнул, сложил руки на груди... На лице возникла показательно-издевательская улыбка-насмешка.
-Ой-ли! Неужто Австрия-сан таки желает получить в ухо?..- нарочито уважительно протянул Россия...
Черный орел задирает золотого двуглавого. Наверное, если бы оно выглядело именно так, всем представилось бы довольно страшное и одновременно забавное зрелище.
Это наверное была та критическая точка, на которой напрочь выключаются все мысли о политике, этикете и субординации. Нарушение границ. И понятий.
Мужчины и мужская дурь, как сказала бы Венгрия.
Похоже на то, что теперь уже ни один не отступит.
И погода снаружи - прямое подтверждение.
*заткнуться
"А не пойти бы тебе..."
Иван исподлобья поглядел на Австрию. По лицу пробежала легкая тень.
-А, может, заткнуться стоит именно тебе?..- несдержанно отчеканил беловолосый, чуть повысив тон.
Еще чуть-чуть, и Эдельштайн точно набросится. Как донельзя разозленный пес.